Обратная связь

Р О М М - С О Ю З
Литературный сайт
Эллы Титовой-Ромм (Майки) и Михаила Ромма
Сан-Диего, США

Автостопом по Европам

Записки

М. Ромм

Увертюра

Где по тропам, где галопом,

Жадные до новизны,

Целым скопом по Европам

Двадцать дней слонялись мы.

Что видали, то едва ли

Мы запомнили бы, но

Всё ж детали записали

На бумаге. Вот оно –

Слово за слово течёт,

Не поэзия – отчёт.

Начало

С 20 июля по 9 августа 2001 года мы, то есть я, Вика и Иден, были в Европе по случаю отпуска. Три недели оторванности от ежедневной бытовой текучки, три недели обилия впечатлений, новизны пейзажей и ощущения собственной отрешённости от всего, что вокруг. Три недели цыганской непривязанности к месту. В первый день, по пути из Мюнхена на восток, к австрийской границе, мы встретили цыган. Вместо лошадей – два красных подержанных «седана». Мы тоже были цыганами: семеро детей, три «каравана» и ещё один «опель», который в Америке назвали бы небольшим «вэном», а в России – не знаю, может, «пикапчиком»?

1-й день

После приземления в аэропорту города Мюнхена, первой задачей было взять машину и отправиться на поиски наших израильских друзей, Пети с Таней, вернее, того места, где они зарезервировали motorhome. Motorhome – большая машина, домик на колёсах, не только для передвижения, но и для жизни вообще. Израильтяне величают его караваном. Поскольку я оказался негоден для управления подобным средством передвижения, Петя взял двухкомнатный караван на две семьи. Дети в нём спали все вместе на нарах, прямо над кабиной водителя.

Прежде, чем мы нашли стоянку караванов, преодолели около восьмидесяти километров по лабиринтам Мюнхена. Наконец, остановились и спросили прохожего немца, указав ему на адрес. Он постарался помочь, но оказался в некотором затруднении из-за языкового барьера и неточного знания, куда всё-таки ехать. Тут подоспел его земляк, который по-английски заговорил куда живее. Он-то нам и помог, тем более что место наших поисков оказалось не слишком далеко. Я бы даже сказал, близко.

На стоянке караванов мы не обнаружили наших израильтян. Они прибыли очень скоро городским транспортом. Петя, Таня и трое детей: Илюша 10-ти лет, Карина 7-ми и десятимесячная Шеля. Вслед за ними к месту сбора явились две другие израильские семьи. Одна состояла из двух человек, папа Аркадий и его сын Саша лет десяти. Другая – муж Игорь, жена Лена и трое детей самого разного возраста. Так кагал собрался вместе, и паломничество по перевалам и кемпингам альпийской Европы было торжественно открыто.

Кемпингов в Европе – тьма. Ткни пальцем в карту, и обязательно в радиусе нескольких километров будет кемпинг, а то и не один. Это ненаучная информация, ибо основана лишь на моём личном впечатлении за двадцать дней передвижения по пяти странам альпийской Европы. Пять стран – это германская провинция Бавария, западная Австрия, северная Италия, западная Швейцария и целое государство с длинным названием Лихтенштейн. За исключением Италии, население всего региона предпочитает немецкий язык, хотя и пытается изъясняться по-английски, если очень сильно попросить. Мы же не просили, а просто – ставили перед фактом, и население, скрипя зубами, напрягало память и отвечало нам «на чуждом языке, обманчиво зовущимся английским» (цитата из А. Маркмана). Или отвечало по-немецки, что было ещё экзотичнее. Подобным же образом, возможно, беседовал Джеймс Кук с аборигенами первое время знакомства. Впрочем, сравнение весьма приблизительное, ибо мне удавалось улавливать некоторые слова басурманской речи, и этого было довольно. Помню, как однажды, заслышав слово «цурюк», а потом «цванциг», я понял: нам надо вернуться назад на двадцать метров, чтобы продолжить свой путь в правильном направлении. Мне же приходилось уродовать свой американский диалект, дабы собеседник мог понимать, о чём речь. Например, вместо «Where is restroom?», – приходилось говорить: «Where is toiletten?» - что есть смесь английского и немецкого. Тёмные европейцы не знают, что слово «restroom» как раз и служит для обозначения места для отправления естественных нужд человека. Они и не подозревают, что слово «toilet» в Калифорнии, как и других братских штатах, обозначает не что иное, как толчок, то есть унитаз.

Попав в Европу, всякий раз,

Когда на улице приспичит,

Чтоб был вопрос не в бровь, а в глаз,

Англо-американским «спичем»:

 «Хер Ганс, а где тут унитаз?» –

Спросите. Но лицо на вас

Пускай не выразит «атас»

И остаётся без гримас.

Мюнхен – столица олимпийских игр 1972 года, печально известных расстрелом израильской команды. По словам наших друзей, в Израиле показывали документальный фильм об этом и отмечали, что городское правительство не сделало ничего для предотвращения кровопролития. Нам ещё предстояло вернуться в этот город для окончания путешествия, а пока мы направлялись на восток, к австрийской границе и далее в Зальцбург. На автостопе встретили тех самых цыган. Я обратил внимание на месиво барахла, царившее в их автомобилях. Больше никаких особенностей не осталось в памяти.

Учитывая усталость участников вояжа после перелёта (для нас – трансатлантического), мы остановились на ночлег не слишком далеко от Мюнхена, в кемпинге на территории Германии. Наутро предстояло пересечь границу и быть в районе Зальцбурга.

2-й день

Границу пересекли без остановки. Таможня и пограничная служба на германо-австрийской границе бездействуют. Приехали в большой цивилизованный кемпинг в районе города Стробл (Strobl), что на озере Вольфганга (Wolfgangsee) около Зальцбурга. Петя заранее присмотрел это место для длительной стоянки. Предполагалось пробыть здесь несколько дней. Как описать подобный кемпинг, которых в Европе столько, сколько алмазов в каменных пещерах? Скопление автомобилей, больших и малых, окружённых палатками, а также и более замысловатыми сооружениями. К каравану присоединяются стены, и получается комната, в которой чего только нет, включая телевизор. Спутниковые антенны тоже возят с собой. Так проводит средний класс выходные дни, а может, и целые отпуска. Я бы назвал это суррогатной дачей, и ни о какой уединённости и оторванности от цивилизации говорить не приходится. Зато на лицо «все удобства» - горячий душ, стиральная и сушильная машины... А ещё нельзя возвращаться в лагерь на караване после 10-ти вечера, чтобы не тревожить спящих соседей.

Что касается городка Стробл, то местные жители, мужчины и женщины, ходят в национальной австрийской одежде. Колорита – хоть отбавляй. Примечателен городишко под названием Вольфганг (Wolfgang). Там вовсю идёт продажа товаров о Моцарте, вокруг Моцарта и даже из Моцарта. Шоколадные конфеты с его портретами, миниатюрные ликёрные бутылочки в виде моцартовых голов, не говоря об открытках, книжках и портретах национального гения. Страна Австрия чтит своих героев и умеет их продать любопытному туристу. От обилия моцартовой символики в городе Вольфганге рябило в глазах.

ОБ УВЕКОВЕЧЕНИИ ПАМЯТИ ГЕНИЯ

Ликёр, конфеты, сувениры –

Портреты ходят по рукам.

В века ушедшие кумиры

Приносят прибыль землякам.

Да, всем торговцам городка

Работы хватит на века.

Здесь же оказались и первые обувные магазины, которые нельзя было пропустить. Австрийская обувь – самая нужная обувь в мире. Об этом, видимо, хорошо знали наши израильские друзья, в особенности Таня. Осмотр и вынос «сувениров» из этих обувных магазинов-музеев стал своеобразным ритуалом. Стоит упомянуть, что цены в Австрии оказались довольно низкими и на еду, и на обувь. Ихний шиллинг примерно в шестнадцать раз дешевле доллара. Шницель в ресторане можно было взять за 40 шиллингов – копейки.

Прогуливаясь по побережью озера Вольфганга, мы встретили одинокую туристку из Москвы. Она сама подошла к нам, заслышав восклицания Идена по-русски по поводу больших шахматных фигур, расставленных на асфальтовой «доске». Женщина обрадовалась встрече с нами. По её словам, в течение двух недель отпуска она не слышала русской речи, не встретила ни одного соотечественника. Живя в гостинице, она изучала окрестности, включая Зальцбург, ездила на экскурсии, плавала на кораблике по озеру. Её удивлял зелёный отблеск огромного озера. Погода только что стала поправляться; до того постоянно шли дожди.

Примечательно, как человек выражает чувство оторванности от привычного мира. Первое, что слетает с его губ – это жалоба, мол, «не с кем поговорить на родном языке». Перемена пищи, климата, пейзажей – упоминаются уже потом. Специфика ли это русскоязычной публики или характерно для многих народов – не знаю. А, может быть, это более верно для урбанизированного населения, чем для деревенского? Во всяком случае, наш внутренний мир находится в прямой и глубокой зависимости от привычного языка. В иммигранских странах типа США это противоречие сглаживается, ибо инородный акцент не смущает окружающих, она воспринимает его, почти как атрибут собственной культуры. Это помогает жить.

5-й день

Почему «вода камень точит»? Потому, что вода крайне дисциплинирована. Без устали она может выполнять одну и ту же операцию, то есть монотонную капель, на протяжении многих лет. Против такой дисциплины никакой гранит не устоит. Другое дело – человек, существо высокоинтеллектуальное и от того недисциплинированное. Возьмите хоть меня для примера. Три дня сряду ничего не записывал. Никуда не годится. Однако, отнесём это на счёт высококлассного интеллекта, которым, вероятно, оснащены оба полушария моего головного мозга плюс мозжечок.

В городке Бад-Ишль (Bad Ishcl), что около Зальцбурга, видел бабушку в шлеме и с корзинкой – на мопеде. Вскоре – ещё одну такую же. «Старые клячи», - почему-то вспомнилось название рязанского кино. Рязанского – это значит, поставленного режиссёром Эльдаром Рязановым.

6-й день

В Зальцбурге на соборной площади – торговля сувенирами. Проходят русские школьники, человек двадцать (думаю, пятый класс). Сопровождающая их женщина говорит (по-русски, естественно): «Только ничего не хватайте, а то опозоримся». Кстати, русскоговорящих туристов по Европе много, везде их встретить можно.

Сегодня мы осматривали зальбургскую крепость. В музее истории крепости много фотографий ХХ века, напоминающих о двух мировых войнах. А вот карикатуры времён Первой мировой войны. На одной – русский царь Николай II, если сообразительность меня не подвела. А на другой – в чистом поле три берёзки, и возле каждой берёзки – по могильному кресту. Так сказать, «там русский дух, там Русью пахнет».

В кемпинг мы вернулись в 23:30, на полтора часа позже положенного, нашумели с нашими тремя караванами. Представьте, три громоздких коробчонка, и в каждом по нескольку лягушонков, квакающих на славянском наречии в полный голос среди умиротворённости австрийской полуночи. Такой хаос принесла в спокойствие «восточного рейха» израильско-американская шпана. И наутро оказалось, что аж четверо соседей настучали на нас в администрацию кемпинга. Парнишка из администрации пришёл, сообщил мне об этом. Я сразу извинился, сказал, мол, заблудились, успокоил, что сегодня всё равно съезжаем.

Насчёт «восточного рейха»: по-немецки Австрия пишется Osterreich, то есть «Ост Рейх».

Калифорнийско-палестинский

Кагал на русском языке

Буянил ночью. А австрийский

Электорат бледнел в тоске.

Пусть знает он, едрёна мать,

Кого в парламент выбирать!

(На последних выборах в австрийский парламент победили крайние правые.)

7-й день

Мы покинули окрестности Зальцбурга, предварительно обшарив обувные магазины в больших и малых пригородах. Путь наш вёл на юг, через Альпы, в сторону Италии. Горбатые и заросшие сосновой щетиной горные перевалы. Пенистые и шумные горные реки разбиваются о каменные глыбы – и это видимая часть происходящего вокруг. На самом же деле вода вновь соединяется в один поток и продолжает свой путь с новой мощью, а каменные глыбы крошатся в песок и оседают на дне водного потока. Разрушительная сила многочисленных водопадов меняет очертания гор. Такая картина вырисовывается в конце июля, а представьте, что творится здесь весной, когда тает снег...

Там, где реке удаётся разлиться, образуются озёра. Ещё на озере Вольфганга мы обратили внимание на изумрудный цвет местных вод, а в горных озёрах это проявилось даже отчётливее. Вспомнилась песенка, которую слышал когда-то в прошлой жизни:

«Тайга, тайга, берёт отсюда

Начало изумрудный цвет,

А зеленее изумруда

Ни дерева, ни камня нет.»

По склонам гор на подходящих высотах, где ещё не холодно, но уже не жарко, пасутся коровы. Травы – сколько хочешь, причём её зелёный цвет сначала внушает недоверие: кажется, что покрасили. Так в СССР красили траву и листья перед приездом большого начальства. Сейчас, небось, тоже красят. В конце концов, традицию надо блюсти. В Сан-Диего, где каждый сантиметр не пустынной растительности искусственно поливается, подобных зеленеющих ковров от края до края просто нет. Многие из них были скошены, о чём свидетельствовали большие цилиндрические упаковки сена на полях, аккуратно завёрнутые в нечто полиэтиленовое на вид. А вот, медленные коровы; на каждой, а иногда только на одной в стаде, – по большому колокольчику. Пасутся, едят налитую кровью зелень, горя не знают. От того и сами кровью наливаются. Если открыть окно автомобиля, то пронзит запах навоза и сена, который запомнился с детства, с дачи в Чкаловском. «И дым Отечества нам сладок и приятен», – такие цитаты приходили в голову здесь, среди австрийских Альп. Близость среднерусской полосы, и в километровом измерении, и в природной схожести, бросалась в глаза в предгорных и более-менее равнинных местах. В хвойном лесочке мы нашли всё те же грибы, большой белый и огромный подосиновик.

Дороги Австрии не слишком широки, хотя поддерживаются в хорошем состоянии. Три линии – редкость в тех местах, где нам случалось быть. И это «автобаны», аналоги американских «фривеев». А бортиков по обочинам нет, даже на горных трассах.

Мы запарковались и пошли к речке. Проход закрыт. В окошке сидит Остап Бендер и продаёт билеты на «осмотр провала». Если быть точнее, на осмотр двух дорожек, ведущих вдоль реки и вниз к ней. Одна дорожка, та, что направо, – это короткий спуск к реке, минут 10 всего. Другая дорожка, налево, получасовая, ведёт вдоль реки по течению и постепенно спускается к воде. Потом она спускается к мостику и ещё продолжается минут семь. Наконец, можно попасть на небольшой песчаный пляжик, готовый принять желающих развалиться на солнце или окунуться в быстрый поток. Пока мы шли по этой тропе, мимо проплывали семеро на каноэ. Главная опасность – подводные глыбы в пенистом потоке. Прямо напротив пляжика они вылезли на берег. Кто-то забрался на ветку дерева, свисавшую над водой, и оттуда плюхнулся вниз. Они купались и отдыхали.

К вечеру мы пристали к кемпингу у реки и отправились в супермаркет за едой. Прикупили недостающих лисичек. Время было не раннее, семь часов вечера. Злые австрийские продавщицы хотели домой, к своим деткам, а мы их задерживали. Наша многочисленная команда с детьми, без стеснения болтавшая на иностранном языке, никуда не торопясь, не внушала доверия кассирше. В итоге мы оказались последними покупателями в магазине, готовом к закрытию на ночлег. Выпроводила она нас по-немецки, объясняя, что уже поздно. В Америке такое трудно представить себе в супермаркете. Если уж успел войти в магазин, обслужат, как миленькие. В самом крайнем случае аккуратно напомнят, что скоро закрытие. Это к вопросу о том, что в Европе «больше культуры» (“more culture”). Как всегда, многое зависит от способа измерения.

8-й день

Ночевали мы в кемпинге возле города Кримл (Kriml). Утром поехали дальше, к горному подъёмнику, который доставил нас наверх, где снег и зимой, и летом. Плакат гласил: «Ты сам можешь решать, какой сезон нынче на дворе!» Имелось в виду, что в любое время года здесь можно взять лыжи на прокат – и вперёд, на снежные трассы. Мы хотели проехаться по летнему альпийскому спуску, да времени не было, последний фуникулёр отправлялся вниз в четыре тридцать. А наши дети были в сандалиях и, кажется, уже с мокрыми ногами. Зато порезвились на снегу. «Триколор» обозреваемого пространства – голубизна неба, белизна вершин и зелень долины – мог бы стать флагом этих мест.

9-й день

Город Кримл известен своими водопадами, и в этот день мы отправились их увидеть. Потом поднимались в гору пешком около двух километров... Больше я ничего не записал по лени.

10-й день

Пересекаем Альпы по направлению к Италии. Это самые высокогорные места, которые мы «покорили». А вот и гора Гросглокнер, 3798 метров над уровнем океана. Её мы обозреваем со смотровой площадки на высоте около 2800. Кругом – снег и зелёная трава, да ещё эдельвейсы. Всплыли и задержались на поверхности слова из Бродского: «...чтобы слёз европейских сушить серебро на альпийском ветру...» К чему бы это? Нет покоя русскому духу, обернулся словом, привязался и шастает за мною по Европе, мешает «быть проще». Или это еврейская кровь поднимает со дна закодированные ассоциации? Однако, помните наш первый день и остановку на автостопе? В этой поездке мы, скорее, похожи на цыганский табор. В связи с этим нас одолевает «цыганская жажда к пространствам, внезапным и пёстрым» (Марина Генчикмахер), и с высокого Гросглокнера мерещится вся Европа, от Атлантического океана до Немана, Буга и Днестра.

А вот и три флага: австрийский – белая полоса на красном, швейцарский – белый крест на красном и итальянский – «триколор». Уже совсем рядом граница и первый итальянский город на нашем пути, Кортина (Cortina), столица зимней олимпиады. У детей при слове «Италия» возникла единственная и очевидная ассоциация – пицца. Всё остальное в этой стране они сразу объявили несъедобным, не оставив нам ни пяди маневренного пространства.

11-й день

После пересечения итальянской границы сразу изменилась дорога. Я бы сказал, улучшилась. Появились бордюры по обочинам, особенно на горных трассах, где и обочины нет, а просто – обрыв.

Остановились в кемпинге около Венеции, на берегу Адриатического моря. Естественно, в саму Венецию надо плыть, а не ехать. Кемпинг оказался огромный и тесный одновременно, ибо отдыхающих было «пруд пруди». Жарко, а навязчивый песок пристаёт и норовит проникнуть в наше «жилище» на колёсах, ведь лагерь стоит на песке.

Получив информацию о том, как попасть в Венецию, мы сели на кораблик – эдакий челнок между знаменитым городом и «большой землёй», –  и отчалили в сорокаминутное плавание с остановками...

Венеция буквально тонет, и мне трудно представить, как люди живут в её домах. Во всяком случае, на первых этажах теперь только складские помещения. Когда-то, скажем, лет пятьсот назад, город бурлил своими собственными делами. Теперь он полностью занят обслуживанием туристов. Население Венеции уменьшается и составляет несколько десятков тысяч человек. К вечеру здесь становится душно. Отражённые в большой воде и каналах каменные здания средневековья погружаются в ночь, площади и набережные пустеют до утра. Мы тоже покидаем острова, чтобы успеть вернуться до закрытия лагерного шлагбаума.

Когда все дети уже смотрели десятый сон и последний взрослый отправился «на боковую», около часа ночи, я решил проведать море, преодолев пятьсот метров бетона и песка. Пришло ко мне «лирическое настроение», и море оказалось тут как тут. Луна, несколько усечённая справа, повисла на высоте сорока пяти градусов и бросила дорожку на воду. Благодаря этой дорожке было заметно некоторое колебание стихии в темноте. Я разулся и вошёл в воду, оказавшуюся тёплой. Постоял минут пять, пошёл обратно. Навстречу слышу русскую речь. Две девушки идут в сторону воды. Потом ещё парочка, и на сей раз разнополая. Эта группа русских поставила свой автомобиль возле нашего каравана и развернула две обычные треугольные палатки. Я заметил их ещё раньше, на месте въезда в лагерь, когда мы уже обосновались, а они только что приехали. Выдавать своей причастности к тому, о чём они говорят, я не стал – «из ложной скромности».

12-й день

Сегодня с утра мы плавали в Венецию. Утром и днём в городе не душно, и глаза разбегаются от обилия маршрутов в путеводителе. Мы плавали на гондоле, но гондольер ничего не пел, хотя иногда издавал реплики типа: «А вот это дом Марко Поло», – и мы, в качестве знатоков истории, кивали в ответ.

На посещение Венеции следует отвести несколько дней, ибо столько музеев, каждый из которых напичкан шедеврами. Побывали в соборе Дожей. Там есть экспонаты если не всех, то многих времён и народов, от древнеегипетских до средневековых. Собраны эти коллекции руками самых неожиданных персонажей. Скажем, Наполеон привёз сюда статуи, кажется, из Египта, происхождение которых относят к странам древнего Ближнего Востока. Ему, наверное, хотелось оставить свой просвещённый след в столь уникальном и утончённом уголке цивилизации.

Мне кажется, что по схожей причине Солженицын вздумал писать свои статьи о Бродском. Им овладела мания прикоснуться к большому, великому, глобальному: вот были уже «Архипелаг», и «Красное колесо», а Бродский ведь тоже приобрёл некий глобальный статус – классик. И по еврейскому вопросу Солженицын высказался всё по той же причине – мании величия. Ну что ж, большому кораблю – большое плавание...

Венецианская крепость и башня относятся к девятому веку. Подавляющее большинство европейских городов начиналось с крепости с башней.

По набережной Венеции – несколько ресторанов, один за другим. Мы хотели есть рыбу. В одном из ресторанов нас сразу «отшили», заявив, что «нормальное» меню у них бывает только вечером, после шести-семи часов. В другом ресторане официант хотя и усадил нас за стол, но внезапно исчез в тот момент, когда мы пытались договориться с ним о заказе. Потом мы его окликнули, но он лишь пожаловался на занятость и предоставил нас самим себе. Пришлось пойти в следующий ресторан, где нас обслужили, как надо, и получили за это хорошие чаевые. Мы ели рыбу и пили белое вино. Официант откупорил бутылку при нас, налил мне немного в бокал и остановился. Я сообразил, что мой долг теперь пробовать. Я попробовал и кивком изобразил, как всё замечательно, и дамы (в лице Вики) вполне смогут полакомиться итальянским нектаром. Тогда официант налил вина Вике, а затем и мне. Надеюсь, что я оказался «годным» к походам в венецианские ресторанчики на набережной и не ударил в грязь лицом как представитель малокультурной сан-диегской деревенщины.

Венецианские обувные магазины, обильные итальянской продукцией, не были пропущены нашим туристическим глазом, и мы их обследовали, неспешно и всесторонне.

Вернувшись в лагерь под вечер, мы искупались в тёплой Адриатике, а потом прогулялись по улицам городка. Они под вечер становятся пешеходными. Ели, естественно, пиццу, “due to the popular demand”, т.е. желание детей.

13-й день

С утра – в путь. На сей раз дорога ведёт вглубь северной Италии, в древнеримский город Верона (Verona). Диковинных сооружений здесь тоже, хоть отбавляй. Одно из главных – стадион первого века. Он сохранился таким, каким был создан две тысячи лет назад, только на каменных ступенях трибун поставили современные «кресла». Я думал о том, сколько человеческих мускул напрягалось одновременно, чтобы каменные глыбы становились друг на друга и застывали в вечной непоколебимости овальной стены. Мне казалось, что каждая такая глыба погребала под собой хотя бы одного раба, таким образом прилипая к соседней... Впрочем, та империя уже давно канула в Лету. Стадион же эксплуатируется и сейчас на полную катушку, но только для музыкальных, а не спортивных мероприятий. Размер его арены гораздо меньше современного футбольного поля.

Следующим объектом нашего внимания стал домик, в котором, если верить Шекспиру, погибли Ромео и Джульетта. Местные жители и многочисленные туристы охотно верят английскому классику; музей в домике, вероятно, даёт хорошую прибыль. Мы тоже посетили «сей блаженный уголок», но ничего «супер-дюпер» не обнаружили. Просто – восстановлена бедная обстановка городского хозяйства давних времён. Самым примечательным объектом можно было считать стену, на которой все приходящие «влюблённые» оставляют свой неповторимый след, наскальные рисунки эпохи раннего Интернета.

Обувные магазины Вероны ни чем не уступают венецианским; было бы несправедливо с нашей стороны не отдать им дань уважения и не оставить там на память каких-нибудь сто-сто пятьдесят тысяч итальянских лир. Так мы и поступили – исключительно из чувства справедливости.

Что есть справедливость? Уравниловка? Или «каждому по труду»? Мне кажется, что это вредное слово, ибо нет такой штуки в природе. Это слово годится только на то, чтобы переделать его в «справа двинусь».

14-й день

Теперь мы едем на север через Альпы. В Вероне жарко, а наверху будет хорошо. Слева и справа – горы, впереди – идеальная трасса. Остановились в городке Брено (Breno), а ещё раньше проехали Бергано (Bergano) – помните, Труфальдино? Хотя Брено и украшает церковь 16-го века, мы решили не изменять традии и осмотрели сначала достопримечательности обувного магазина, а затем – ещё одного. Так сказать, идём на рекорд. Потом поехали дальше и ночевали на кемпинге близ города Эдуло (Edulo, а не какое не е-дуло), совсем рядом со Швейцарской границей. Эдуло, как и всякий порядочный город Европы (например, Москва), отличается старой церковью и крепостной стеной. Когда длинная стрелка башенных часов поднялась вверх и уставилась в небо, надолго зазвонил колокол. Во всех странах, городах и городках, которые мы успели посетить за эту поездку, была одна общая черта – звонил колокол. Каждые пятнадцать минут делал короткий перелив; а час отмерялся затяжными перезвонами. При этом точность времени соблюдалась не так строго, как постоянство традиции.

Кемпинг, в котором мы остановились на этот раз, оказался, к счастью, маленьким и тем более привлекательным, прямо над обрывом и с видом на соседние горы через долину. А внизу – городишко. К нашему удовольствию здесь температура была всего двадцать один градус, тогда как утром мы выезжали при тридцати одном. И под ногами теперь вместо липучего песка венецианского лагеря плотная трава этих бесконечных альпийских лугов.

15-й день

Оказывается, высоту можно измерять не только в метрах и их производных. Мы измеряем высоту подъёма в градусах Цельсия. В нашей машине есть термометр. Вот мы выезжаем, и «за бортом» двадцать один градус. А когда поднялись, стало шестнадцать.

Мы преодолеваем Альпы, чтобы попасть из северной Италии в южную Швейцарию. Вот и граница, и даже шлагбаум стоит, написано “Italia” и перечёркнуто. Проверили наши паспорта и отпустили, мол, катите, куда хотите. Мы и покатили до самого города Святого Морица (St.Moritz), столицы двух зимних олимпиад. Ничего особенно достопримечательного мы там не обнаружили. Даже обувь такая же, как и прежде, на глаз. Только валюта другая. Город, конечно, вылизанный и предназначенный для людей очень даже небедных. Мы поскорее запрятали свои калифорнийские да израильские кошельки во внутренние карманы. Дорого здесь было практически всё. Потом мы поняли, что это характерно вообще для всей Швейцарии. Но Сант-Моритц был особенно «аристократичен», другого слова не подберу.

Иду я по улице и вижу: навстречу мне движется бритый наголо (не лысый, именно бритый) мордоворот в костюме и с коричневой сигарой в зубах. Эдак неспешно, размеренно переваливается с ноги на ногу, озирая окружающую действительность маленькими скучающими глазёнками. Хозяин жизни! За бугаём бежит длинноногая девица – вся в зелёном, хотя День Святого Патрика уже давно позади. Она его догоняет, но он не награждает её собственным драгоценным вниманием, а лишь снисходительно не возражает против того, чтобы девица засунула ему под локоть свою тоненькую ручку. Так они продолжают шествие и дальше. Можно сказать, что у меня состоялось немое свидание с «новым русским» на улицах заевшегося Сант-Морица. Нет никакого сомнения, что бритый мордоворот с сигарой – выходец из наших среднерусских болот мафиозного толка, и в своём наряде он очень подходил к окружающему городскому пейзажу. Прямо в десятку попадал.

Вечером начался дождик, а утром – ливень. Однако, это был уже другой денёк.

16-й день

Бегом от ливня! Обувь тяжелеет на мокрых дорожках кемпинга, и грязь потом оседает на полу в караване. Грязи мы не хотим. Поэтому скорей уезжаем наверх, в горы, где дождя быть не должно.

И действительно, в горах солнечно и свежо, плюс 12 по Цельсию. А ещё вверх – лежит снег. Течёт каменная река. Теперь мне понятно это словосочетание, ибо я сам её видел. Речка бежит мелкая-мелкая, а каждый сантиметр дна занят камнем или камешком, можно перейти на другой берег, не промочив ног. Это мы с Иденом и проделали два раза, пока «наша мама», то есть Вика, ходила в обход, по мостику.

Теперь едем в город Бодос (Bodos), известный международный лыжный центр. По дороге остановились в горах, смотрели вниз и по сторонам, на соседние вершины. Ели в ресторане, где по-швейцарски дорого. В Бодосе – множество ортодоксальных евреев странствуют по центральной улице пешком, приближается субботний вечер. Помнится, в Святом Морице их было тоже много. Любят ортодоксы Швейцарию, наверно, их здесь неплохо кормят.

Приехали в кемпинг, и нас снова настиг дождь. Говорят, вчера его здесь не было. Прицепились к нам «тучки небесные, вечные странники». Что тут поделаешь: и дождик поливает, и в регистратуре кемпинга сидит хам. Почему хам, теперь уже не помню, но помню, что хам. Поедем-ка завтра из этой Швейцарии вон, аж в самый Лихтенштейн!

17-й день

Ночью кончился дождь; к утру остались только прохлада и свежесть. Теперь едем прямо по направлению к Лихтенштейну. Как пересекли границу, сами не заметили. Остановились у замка на горе. Вся гора засажена виноградниками и плодовыми деревьями. Замок закрыт для публики, сбор с туристов не волнует местного графа (или князя). Он предпочитает заниматься виноградарством.

Остановились на кемпинге, который оказался самым чистым из всех, встретившихся нам – асфальт и зелёная трава. Оставили вещи и поехали в город Вадус (Vadus), столицу графства. Главная достопримечательность города – крепость на горе, в ней-то и проживает местный владыка. Есть ещё несколько музеев. Например, музей марок: в результате лилипутского размера страны, её марки – редкость, поэтому ценятся среди нумизматов всего мира. Так было прописано в путеводителе.

Здесь используются в основном швейцарские франки да немецкие марки, а своей валюты нет. Всё дорого, как в Швейцарии. А вот новость, можно сказать, сюрприз для нас: в кемпинге мусор можно выбрасывать только в специальных красных пакетах, которые необходимо покупать тут же, у администрации. Нам выдали один такой пакет бесплатно, когда мы только приехали. Вот жульё, подумал я. Про красные пакеты мне сообщил один постоялец кемпинга, когда я спросил его, куда выбрасывать мусор. Я в ответ засмеялся истерическим смехом и заявил, что нигде ещё такого не встречал. Он ответил, что, вероятно, я мог бы оставить собственный (не пресловутый красный) пакет где-нибудь в туалете, что я благополучно втихомолку и проделал. То есть повёл себя, как дикарь.

18-й день

Утром мы пошли в кунст-музей, но он оказался закрыт – ведь понедельник! Я обиделся и покатался с детьми по городу на экскурсионном автобусе, пока другие родители отдыхали от «детского сада».

Итак, уже упоминалось, Лихтенштейн – графство (municipality). Монархия, естественно, конституционная с 1921 года, как и положено в ХХ веке. Парламент состоит из 25 депутатов, а в стране проживает около 30 тысяч жителей. По договору от 1925 года Лихтенштейн имеет общую экономическую границу со Швейцарией, вследствие чего никаких различий в уровне жизни и цен между двумя странами нет. Да и граница – чистой воды условность, флажок на шоссейной дороге. С невысокой горы можно взглянуть на всю страну, от Вадуса «до самых до окраин».

Говорят, что в Монако нельзя играть в футбол, ибо мяч улетает за границу государства. В Лихтенштейне гораздо просторнее: здесь построили стадион на шесть тысяч зрителей. Таким образом, пятая часть населения может одновременно приветствовать любимую команду...

Кажется, мы выдавили из лилипутской страны все возможные достопримечательности, и пора отправляться дальше. Тем более, что обувные магазины Лихтенштейна не менее безжалостны к посетителям, чем швейцарские – цены кусаются.

19-й и 20-й дни

Приближается к завершению наш трёхнедельный вояж. И что же в итоге? С чего начали, к тому же и придём. Выехали из Мюнхена, в него и вернёмся.

А пока – новый день и новый автопробег. Встали рано утром и поехали в сторону Австрии. Вот австрийская граница, а после неё вдруг оказались в Германии, так и не заметив, как это произошло. Чудеса да и только. Сегодня в программе осмотр «средневековых замков», как нам сказали. Замок оказался дворцом баварского короля Людвига Второго, середина ХIХ века. Снаружи красивый – белый, в несколько башен, возвышается на горе так, что за тридевать земель всё обозримо. Интерьер был куда менее замечательным. Королю хотелось сделать всё, как положено, с роскошью и прибамбасами. Он даже провёл воду, которая текла прямо из крана в его спальне – редкость по тем временам. И всё же, денег было мало, бюджет превосходил первоначальный план в несколько раз. Король въехал во дворец, когда большинство помещений ещё не были достроены. А ведь этот дворец строился не один – баварскому владыке для решения квартирного вопроса необходимо было четыре дворца, по числу сезонов. Дворцы вырастали среди альпийских хребтов, а власть утекала и утекала вместе с пустеющей казной. Пожил несчастный Людвиг в новом, ещё недостроенном, дворце, всего несколько месяцев, когда был низложен и убит в возрасте около сорока лет. А новые баварские власти от дворцов отказались, ибо кому же в цивилизованной стране нужен дом низложенного короля! Надо строить свои собственные, оставлять архитектурный след в истории Отечества. Так и вышло. Зато дворцы Людвига Второго открылись для народа, стали музеями, и я там был, хотя мёд не пил и снег не блевал.

Впрочем, обедали мы рядом с дворцом, в ресторане, где обслужили нас так скверно, что я даже чаевых оставлять не стал. Вот рядом сидели настоящие американцы, со звёздно-полосатым флагом на груди, вокруг них официантка и бегала. Я же ждал, ждал, когда она придёт, счёт принесёт, недождался, к ней сам обратился, голосом молвил человечьим. Вот, говорю, тебе моя кредитка, изволь-ка ты с нами рассчитаться. Рассчиталась она, воротилась. Забрал я кредитную карту, и пошли мы тогда восвояси. Только вышли на чистый воздух, как проверил я чек, что она всучила, оказался тот чек не на сорок пять, а на сто десять марок. Воротился я к ней, так и так, мол, и не наш это чек, ну ни капельки. Всполошилась официантка, сказала, мол, ошибочка вышла. Сей же час порвала ту бумажку, мне же новенький чек предложила, и на сей-то уж раз он был верен.

Едем мы дальше, хотим в кемпинге остановиться, переночевать в последний раз перед тем, как разбежаться в разные стороны. Только кемпинга всё не попадается. Наконец, встречаем местечко на краю поля, называемое кич-кемпинг. Видимо, это означает, что никаких милостей здесь ждать не приходится: ни стиральной машины, ни... не знаю, чего ещё. Впрочем, всё, что нам нужно было, оказалось на месте: и душ, и электричество. А в остальном – даже лучше, чем в других местах. Кругом тишина, только коровы переговариваются на том краю поля, да ветер. Рядом ещё один караван обосновался, да хозяева оказались наредкость тихими. Пейзаж и запах навоза опять напомнили мне нашу дачу в подмосковном Чкаловском. Хозяин, немец средних лет, всё показал и рассказал, правда, по-немецки. Мы, естественно, поняли. А наутро я объявил ему, что мы уезжаем и хотим заплатить. Он ведь ещё с вечера поставил мусорный бочонок посреди выезда на дорогу, не убежишь. Предъявил хозяин счёт, и было очень дёшево, около двадцати марок за всё и про всё. На том мы и расстались. Да, ещё он велел мусор разобрать, чтобы стекло отдельно, пластик отдельно, и остальное отдельно. А то ведь мы, некультурные, всё в один мешок покидали. Нам то что, коли велят, мы делаем, отчего же мирному баварину не угодить?

Финал

Было и ещё два дня, проведённых нами в Мюнхене перед отъездом. Простившись со своими спутниками, которые оставались на неделю в Германии, мы направились в город и пробыли в центре остаток дня и вечер. Гостиницу сняли тут же неподалёку, сделав для себя неожиданное открытие: в номере недешёвой европейской гостиницы в центре Мюнхена нет мыла! Что ж, мы туристы, и нам следует принимать все местные традиции, как должное. Центр Мюнхена запомнился мне огромным собором, многообразием пешеходных улиц (типа московского Старого Арбата), уличным жонглёром-китайцем и обилием «лиц арабской национальности» в тёмных одеждах. Обувные магазины тоже, безусловно, присутствовали, но теперь уже память отодвинула их на второй план.

Следующим утром мы, проснувшись и потянувшись, отправились в аэропорт, сдали там машину – и опоздали на самолёт. Нам благожелательно переназначили рейс на следующий день и посоветовали отправиться в пригородную гостиницу. Мы оставили вещи в камере хранения и сели на автобус, который и докатил до места минут за двадцать. Итак, ещё одна ночь в баварской гостинице была нам обеспечена, что оказалось в принципе тоже познавательным опытом. Мы позвонили в Москву, позвонили в Сан-Диего, сообщили «всему свету», что живы и даже здоровы, и пошли шастать по подворотням и площадям. Поели в ресторанчике за уличным столиком, а рядом, на церковной стене, висела мемориальная доска. Написано было по-немецки, а дата стояла времён Второй мировой войны. Хотел я спросить у официанта, что там сказано, да постеснялся. Только вспомнились опять мюнхенские Олимпийские игры 1972 года и палестинская расправа над сборной Израиля. И не хотелось об этом думать, потому что официант, парень лет двадцати пяти, был приветлив и старателен, и с удовольствием отвечал на нашу английскую речь, и дал я ему хорошие чаевые.

А нас ожидал следующий день: перелёт из Мюнхена в Сан-Диего с пересадкой в Филадельфии, и шторм в Филадельфии, в результате – опоздание на пересадку, длинная очередь, билеты на поздний рейс, и финальный полёт в Сан-Диего. Впрочем, этот эпизод уже и забылся, и только сейчас всплыл, когда желание закончить повествование принудило память напрячься. Мы прилетели домой и вздохнули с облегчением. С облегчением не от длительного перелёта или усталости, а просто от того, что дома.

Дома!

Дома – это там,

Где хочешь – спи, а хочешь – пой,

И  за вами  по  пятам

Не  слоняются  толпой

Те картинки, что, увы,

Лишь  мираж или музей.

Лишь дома отдохнёте вы

От впечатлений и друзей,

И  приготовитесь за год

Уйти  из  дома  -  в  культпоход.

Конец

2001