Эвакуация

(эссе)

Этот отрывок я пишу потому, что сегодня получил от своего дяди Владимира Ромма его новые стихи. Стихи эти удивили меня: неожиданная тема для его творчества. Прочитал, и дыхание перехватило, глаза заблестели от слёз: люди, упомянутые в тексте, – мои ближайшие родственники. Я вспомнил рассказы и образы бабушки, деда...

* * *

Мой отец Григорий и его брат-близнец Владимир родились в 1937 году, и к началу войны им было по четыре года. Их отец, а мой дед Израиль Соломонович Голод (по паспорту – Сроль Шлёмович Голод) был освобождён от воинской обязаности по состоянию здоровья: у него определили порок сердца. Он был маленький, скромный, мирный человек, тихоня. Супруга его, моя бабушка Евгения Александровна (Зельда Альтеровна) Ромм познакомилась со своим будущим мужем в Мозыре в 30-е годы, попав туда по распределению или по комсомольской путёвке. Тогда были модны «гражданские» браки, не зарегистрированные официально. Их совместная жизнь продолжалась более пятидесяти лет, и почти никто, даже и я, не знал, что официально брак не зарегистрирован.

Однажды, когда в 1941 году началась война, но деда в армию не призвали, он сказал своей жене: «У нас набирают дивизию народного ополчения. Как ты думаешь, может, мне записаться?»

Бабушку воспитали на идеалах строительства «нового мира». Её дядя Залман Вениаминович Фридман был членом «Бунда», а впоследствии, при Советской власти, директором завода. Бабушка жалела, что так и не вступила в партию. Она рассказывала, что хотела подать заявление, но дед говорил, мол, зачем тебе это нужно. Время пошло, родились дети, потом война, работа, смерть Сталина, увольнение «за связь с Вовси», суд в апреле 1953 года и её речь («просто кому-то не понравился мой нос» - и аплодисменты публики), оправдательный приговор, восстановление на работе, инсульт в 1965, пенсия – в партию так и не вступила. Дед же был коммунистом с 1940 года.

Итак, на вопрос деда насчёт ополчения, бабушка ответила: «Ты сам должен принять решение. Но я бы пошла». Ей тогда был 31 год, двое четырёхлетних детей на руках и престарелые родители. Один из детей, в будущем мой отец, был болен полиомелитом. Дед записался ополченцем, начал службу рядовым финансового отдела (он был финансист по специальности). Под пулями на переднем крае был недолго, только в начале войны. Вспоминал, что разносили деньги солдатам прямо в окопы. Закончил службу в Кенигсберге старшим лейтенантом.

Семья до войны жила в Москве. ЦСУ (Центральное статистическое управление), где бабушка работала, эвакуировали в Томск. По дороге их поезд бомбили фашисты. Бабушкина мать прятала внуков под лавку в прикрывала их своим телом. Во время бомбёжки её ранило осколком. Осколок так и остался в её теле до конца дней. Под новый 1944 год её зять, а мой дед, приехал с фронта в отпуск. Дело было уже в Москве, по возвращении из томской эвакуации. Вся семья сидела за большим столом, пели военные песни. С престарелой бабушкиной матерью случился разрыв сердца прямо за столом во время пения. Так она и не дождалась Дня победы.

В эвакуации семья боролась за выживание, как все. Бабушка рассказывала мне, как она уходила на работу, а маленький Володя уговаривал: «Ты не беспокойся за меня, только один кусочек хлебушка оставь, и всё».

* * *

Сегодня сентябрь 2003 года. Я получил от дяди Владимира Ромма его новые стихи. У меня были мокрые глаза, потому что вспомнились дед, и бабушка, её дрожащий голос, когда рассказывала о войне, эвакуации, «плохом» Берии и «больном» Сталине, и Томск, и всё-всё то, чего здесь не передать, а можно было прочитать на лице бабушки, которого больше нет – уже тринадцать лет, как нет.

А ГДЕ-ТО ТАМ БЫЛА ВОЙНА

(Владимир Ромм)