Посвящение неуравновешенным людям

Мне кажется порою: иудеи
Забрав вещички, деньги и детей,
Не просто вдаль с вещами улетели,
А превратились в белых лебедей.

Увы, до сей поры с времён тех дальних
Картавые нам снятся голоса...
Мы вспоминаем их, почти астральных,
И злимся, злимся, глядя в небеса.

19 января 2002 года – 6 июля 2012 года

* * *

Когда б ни дым, густой-густой,
Никто бы даже не подумал:
Под этой мокрою листвой
Он сам себе твердил: могу, мол.

Его ли плазменным нутром
Рождались искры и взлетали –
Он был похож на космодром,
Разнились разве что детали.

Нисколько не сродни вещам,
Наперекор миропорядку,
Он, задыхаясь, освещал
Слегка лишь – мокрую палатку.

Трещал, мол, горе – не беда,
И кремнем ударял о кремень...
Но жгла всесильная вода.
Он выдохся. Настала темень.

А ливень, сам себя пьяня,
Захлёбывался жаждой мести
За то, что грелись без огня
Два тела, слившиеся вместе.

8 февраля 2002 года

Лас-Вегас

Горячее солнце. На небе – ни тучки.
В песке вырастают сухие колючки.
Налево – песок и колючки. Направо –
Песок и колючки. Крутого ли нрава
Такая природа? Наверно, крутого,
Поэтому здесь изречённое слово
Ложится в песок и заносится пылью,
Становится мифом, легендой, не былью,
Иначе - горой, то есть окамененьем,
Которому век обернётся мгновеньем…

Такие пейзажи вокруг, по дороге.
Но вот, попадаешь в оазис в итоге:
Оазис в пустыне – почти заграница,
Вода – неужели из камня родится?
Фонтаны танцуют, смотрите, они же
Танцуют, качаясь, то делаясь ниже,
То выше взлетая, а то в перекрестье
Сходясь, чтобы мы застывали на месте,
Уже покоряясь соблазну обмана:
Живая вода из трубы, из фонтана.

Мираж, да и только! О, город чудовищ!
Придуманный так же, как остров сокровищ,
Полны сундуки и убранства богаты,
И всё автоматы кругом, автоматы.
В огнях и в бетоне чудная громада
Из камня и жара - исчадие ада.

21-22 февраля 2002 года

Сводки из Парижа

Где наслоения культуры:
Не развернуться, не пройти,
Где песни пели трубадуры,
Слова изящны – бигуди –

Звучат красиво, много гласных;
Диктуют мода и престиж,
И, безусловно, нет несчастных,
Поскольку Франция, Париж...

Париж! Как много в этом звуке...
Ассоциаций?.. Вуа-ля!
Где прошлых революций внуки,
Где Елисейские поля,

Где короли с народом квиты,
Но в том признаются навряд.
Людовики давно зарыты,
Дворцы музеями стоят.

Париж! Как много в этом звуке
Стыкуется заподлицо...
А у меня чесались руки
Кому-нибудь помять лицо.

Я не был там, и знать не знаю
Про город ничего почти.
Читая сводки, осязаю
Париж. И ты, дружок, прочти:

Средневековые тревоги
Плывут, через века скользя,
Где поджигают синагоги,
И сделать ничего нельзя.

11 апреля 2002 года

Посвящение родственникам
в связи с путешествием по Европе

Приветствую тебя, скупая
Гарантия моей свободы...
Так романтически ступая
В Адриатические воды,

Бумагу почерком марая,
Я в прозаическом недуге
Не знал тогда, что Марк и Рая
Одобрят жалкие потуги.

Дай Бог, латинские предтечи,
Не каменные обелиски,
А корневища в местной речи
И в переводе (по-английски),

Отложатся потом по-русски.
Прочтут Володя их и Нина
(Увы, не выдержит нагрузки
Их вечный piccalo bambino).

Входил я в каменные реки
И выходил сухим на берег,
Воображая, что абреки
Пересекали так же Терек.

Кольцом автодорожным, скорым
Легко нам выполнять программу.
Но нет, увы, кольца, которым
Соединишь отца и маму.

Свобода – дивное ведь диво,
Альпийский воздух скороспелый,
Растраченные нерадиво
Цвета: зелёный, синий, белый,

Коровы, кемпинги, сугробы,
Луга и сельские постройки;
Дворцы – одни высокой пробы,
Другие – грубые, но в стойке.

Опять курятники, сараи,
И сосны, растопырив лапы, –
Они не знают Марка, Раи,
Володи, Нины, мамы, папы.

20 мая 2002 года

Философский полёт из Лос-Анджелеса в Москву

                                                                  Борису Штейну

Хорошо, философски скучая в порту,
Забываться, усталую ложку ко рту
Подносить и глотать обжигающий суп.
Хорошо, что пейзаж на эмоции скуп
И отсутствует членораздельная речь...
Только надо ехидное время стеречь.

Хорошо и луну созерцать из небес,
И дивиться на облачно-снежный компресс
На спине океана холодной воды,
На горбатой поверхности горной гряды.
Хорошо в одеяле небесном тонуть
И упругую лямку пространства тянуть.

Хорошо, что крылатые тысячи тонн
Выпускают шасси на бегущий бетон.
Город детства, тебе я изгой, или сын?
Ты всоси меня силой бетонных трясин
И скажи на обрыве последней строки
Про певца твоих улиц, мостов и реки.

26 мая 2002 года

* * *

Чтоб горел огонь, свобода нужна,
А свободы нет, так откуда пыл?
Правда, под хвост саданёт вожжа,
И тогда понесёшься, что было сил,

И покажется, будто полно огня,
И себя опять возомнишь молодым,
А на деле – ещё не пройдёт и дня,
От огня останется жалкий дым.

Потому что свобода твоя – мираж,
А твоя несвобода – на миллион.
Потому, даже если и входишь в раж,
То ужасно скоро проходит он.

19 июля 2002 года

Берёзе в моём дворе

Здесь ты сока не дашь:
Больно жарко да сухо.
Но стоишь, моя блажь,
Молодая старуха.

И резьба на листве,
Зеленеющей к лету, –
Не шурши о Москве!
Тему скользкую эту

Обхожу стороной
(Деликатная тема!)...
Неприступной стеной
Всюду кущи Эдема.

10 августа 2002 года

Вдохновение

Не может быть... Оно вернулось....
Оно не бросило меня...
Моя врождённая сутулость,
Моё желание огня,
Мои спокойные восторги
И нервные календари,
И достижения на торге –
Вся эта каша, попурри –
Всё подогрелось и вскипело,
Забулькало и поднялось
Опять. Какое антитело
Вмешалось? Русский ли «авось»
Меня вскружил и распогодил,
Неужто я иду на спурт?
Неужто я на что-то годен?
Да здравствует такой абсурд!

14 октября 2002 года

Умирающий дуб на холме

Умирающий дуб на холме. Рассыхается ствол,
И не может противиться солнцу палящему крона.
Самозванкою старость явилась. Её произвол
Обещает гиганту, увы, низвержение с трона.

Не легко великана больного свалить. Вековой
Позвоночник его в три обхвата, не меньше – попробуй!
Умирающий дуб на холме не качает главой,
А стоит, неподвижен и твёрд. Только чует утробой,

Что приходит конец. Замедляет течение кровь,
Не доходят до кроны вода и целебные соли.
Коченеет и сохнет кора, его кожный покров.
Далеко ли до смерти, до Судного дня далеко ли?

Предпоследняя дума: «Давно не даю желудей...» –
И последняя: «Рано смеркается... Поздняя осень...
Тяжело... Тяжело...» – под ярмом леденящих дождей
Надорвётся, качнётся и треснет – и грохнется оземь.

6 ноября 2002 года

Строфы к «Отъезду»

                                 «Ну вот и всё. Застыв в дверях вокзала,
                                 Прости мне, Русь, что сердце вдруг устало
                                 Переживать твой чёрно-алый бред.
                                 За тщетный бег от неизбежных бед
                                 Прости и знай, что лучше мне не стало.
                                 Какая боль уж только не пытала.
                                 Какой вины на мне уж только нет.»
                                                                  Леонид Скляднев, «Отъезд», 1991

Россия – мать, не просто баба,
А вот, прощение просить...
Конечно, знаю, что не «кабы-
Чего-не-вышло»... Но сносить
Заклятия такого рода –
Язычество и несвобода.

Мне нравятся её «преданья
Простонародной старины».
Но верить в них – что показанья
В суде просить у сатаны.
(Всё ж, за Татьяну выпьем флягу:
За верность, силу и отвагу.)

Зачем просить «на всякий случай»?
Для алиби? It’s so sick.
О ты, «великий» и «могучий»,
Родной классический язык,
«Прости» неся по самой бровке,
Не замарай в перестраховке!

«Кто виноват?» – вопрос крамольный,
Избитый и, увы, не впрок.
Земля останется двудольной
На неопределённый срок.
Две доли в ней: добра и худа,
Одна – любви, другая – блуда.

Итак, прощенья попроси я,
Вопросы выстроятся в ряд:
За что прощать меня, Россия?..
«О том в словах не говорят,
О том вздыхают лишь украдкой», –
Сказала Русь полузагадкой.

Я русский, хоть и «жид пархатый»,
Зачем выёлкиваться мне?
Недавно был в Москве. Лопатой
Как дали больно по спине
(Чтоб не мелькал, такой горбатый)...
Выходит – точно, виноватый.

А ностальгия – знамо, было,
И есть, и даже не на дне.
Просить прощенья же – постыло.
«Греши и кайся» – не по мне.
Один закон для инородца:
Второго шанса не даётся.

Один закон канатоходца:
Едва оступишься – и в тлен.
Второго шанса не даётся,
А платят – до семи колен.
Такая вот анестезия...
Не надо слёз, моя Россия.

2 декабря 2002 года

* * *

Увы, но человеку не до Слова.
Он тычет пальцем в небо, говоря,
Что там Первоисточник, Иегова, –
Болтает зря.

В кровавом переплёте суеверий,
В боязни ликов, омуте примет
Он от испуга потерял критерий
Своих побед.

Ему, увы, мерещатся циклопы,
Дурные сны и всяческая мразь –
Вот так он деградирует в холопы,
Всего боясь.

2 декабря 2002 года

Поэту в отчаянии

Сколько можно писать об одном и том же?
Лучше раньше оставить, чем оставить позже.
Лучше всё позабыть – навсегда, – смириться,
Лучше то, что надёжней: в руке синица.
Позабыть и не думать о прошлом – проще,
А стихов об этом – что деревьев в роще...

Но довольно! Сколь убиваться можно?
Убиваться – это, увы, несложно.
Вот река: велика, хоть малы притоки,
Собери по частям и спрессуй итоги,
А про счастье спроси мудреца – вон, в бочке,
Он умел доводить свою мысль до точки.

24 декабря 2002 года